(цит. По книге «Блаженный свт.Иоанн Чудотворец») Людмила Кириллова, член Союза Журналистов России, г. Москва
За абсолютную точность того, что мне помнится сегодня, к сожалению, ручаться не могу. Память сохранила, думаю, самое главное — то, что оставило неизгладимое впечатление. 2001-й или 2002-й год. Москва. С Игорем Камшилиным — председателем Фонда Иоанна Чудотворца, с его дочерью Анной и с моей дочкой Полиной мы вчетвером приехали в назначенное о. Германом время на квартиру, расположенную не далеко от ст. метро Семеновская. Дверь открыла то ли хозяйка квартиры, то ли Дмитрий — помощник и правая рука о. Германа во всех его издательских делах и православных маршрутах. Помню, что о. Герман в тот вечер был улыбчив, приветлив, общителен и бодр. Я прихватила с собой диктофон, т.к. основной целью нашего визита была запись воспоминаний о Владыке Иоанне. О. Герман был настроен рассказывать о нем радостно и правдиво, не приукрашивая жизненные ситуации и откровенно повествуя о поворотах «судьбы», какими бы они ни казались смешными, нелепыми или трагичными. А мы, в свою очередь, были готовы с жадностью впитывать всё сказанное им, да это и понятно: слова сидящего перед нами свидетеля жизни любимого Владыки Иоанна были для нас сокровищем Божией правды! К тому же к рассказанным в тот вечер эпизодам имело отношение имя еще одного человека-легенды — о. Серафима Роуза, соратника, сомолитвенника и духовного брата о. Германа. Но начну всё по порядку. Попивая из чашечки остывший кофе, о. Герман рассказал об одной из встреч с Владыкой Иоанном (его рассказ позже вошел в книгу «Гугнивый Моисей». Лучше, чем в книге, написанной самим о. Германом, никто не сможет изложить этот замечательный рассказ.
Процитирую его полностью. «Однажды во время утренней Литургии мне довелось быть в Сан-Франциско по случаю Дня Поминовения Святителя Иосафа Белгородского — святого, которого я очень любил. Он был небесный покровитель кружка молодежи Apxиeпископа Иоанна в Шанхае. Я приехал в город и мне нужно было утром посетить Дом Святого Тихона. Когда я вошел, Литургия уже началась. Нас было только трое: Архиепископ Иоанн служил, Отец Леонид (Ушинский) пел, а меня он попросил прислуживать. Владыка молча благословил меня надеть стихарь, и служба продолжалась. Я погрузился в молитву и в то же время меня не покидал страх, что я сделаю оплошность в алтаре. Вдруг я заметил, что Архиепископ Иоанн бос; в тот же момент до меня сразу дошло, что это день памяти Пророка Моисея, которому было свыше сказано снять свои сандалии, ибо он стоял на святом месте. А алтарь ведь есть всем Святая Святых, и я нахожусь возле него в обуви! Тогда меня осенило, что именно тот, кто обут, проявляет нечувствительность к святому месту, и никак иначе. Я помню, как мои ноги стали как бы гореть и я стал в слезах молить Бога о том, чтобы он простил меня за мою грубость по отношению к этому святому месту и непонимание. Ту Литургию было практически невозможно разобрать. Почти в течении всей службы Архиепископ Иоанн так неразборчиво делал возгласы, будто что-то бормотал на иностранном языке. Я припомнил апостольские времена и молитвы «на особых языках». Мне подумалось, не было ли это вполне естественным, ибо у Св. Моисея также был дефект речи? А тут еще день его памяти. Служба была короткой и вскоре завершилась, но для меня, по своей глубине, она показалась чем-то вроде заглядывания в вечность. В церкви не было никого, кроме нас троих, да, наверно, ангелов, и порой я жалею о том, что не могу больше молиться и плакать так, как в то утро. Мои собратья были так же поглощены службой, как и я, ибо мы, как Пророк Моисей, ощущали, что находились на «святой земле». И когда я сейчас слышу, как люди рассуждают о «странности» того, что Архиепископ Иоанн совершал службу босиком, я с ностальгией вспоминаю ту столь дорогую мне Литургию со всеми ее по-человечески «гугнивостями» и то неописуемо умиротворенное прикосновение к иному Mиpy, к Вечности». У Анны и Полины блестели глаза, разрумянились щеки, когда о. Герман рассказывал о свт. Иоанне. Понятно — отчего. Ведь одно дело — читать воспоминания, иное дело — слышать живые свидетельства, да еще и преподнесённые о. Германом так умело, с неподдельным чувством юмора и со знанием Священного Писания. Всё это было просто безценно для всех нас.
Запомнился мне почти анекдотично прозвучавший в изложении о. Германа рассказ о том, как был написан первый Акафист Владыке. История эта случилась в Платине, где в то время о. Герман был вместе с о. Серафимом (Роузом). Они ожидали визита одной важной, по-видимому, влиятельной дамы и, как мне помнится, большой почитательницы свт. Иоанна. О. Герман торопил о. Серафима с написанием Акафиста, т.к. ему очень хотелось обрадовать дорогую гостью. О. Серафим прикладывал все усилия, чтобы успеть завершить Акафист. То ли ему пришлось ненадолго отлучиться, то ли он один всё-таки не успевал ко времени визита составить весь текст Акафиста и ему потребовалась помощь друга, но так или иначе, о. Герману тоже пришлось поучаствовать в его составлении. Им был написан 11й Кондак Акафиста — про громы и молнии. О. Герман так весело об этом рассказывал, что создавалось впечатление, что наш любимый Акафист Владыке был написан словно играючи — вроде как творческая забава двух духовно настроенных людей, которым ничто человеческое не было чуждо! Трудно совершался серьезный — ведь Акафист — молитва стоя, которую впоследствии будут читать Владыке Иоанну тысячи людей, но ограниченное время и чуть ли не азарт «давай быстрей-быстрей», как и сама внешняя причина этой поспешности — ради радости важной дамы, вносил элемент анекдотичности в веселом повествовании о. Германа. Помню, как меня поразили простые — доверительные и открытые — отношения о. Германа и о. Серафима, и то, что они в чем-то обыкновенные живые люди, которые даже на духовном поприще могут немного «пошалить». Знать бы, сколько им было тогда лет? Но главное-то: Акафист был составлен к сроку! И теперь мы читаем его, даже не задумываясь о том, кто его составил и при каких обстоятельствах. Думается, что позже текст Акафиста был доработан и отредактирован о. Серафимом с полной тщательностью, с какой он относился к любому духовному занятию. Но всё же и сейчас ловлю себя на мысли, что невыразимо дорого услышать рассказ живого свидетеля и участника давно минувших событий, связанных, тем или иным образом, с любимым Владыкой Иоанном. О. Герман был отменным рассказчиком. Во всех его рассказах сквозила нотка юмора и веселой самоиронии. А если он говорил об очень серьёзных вещах, его речи была присуща живость, искристость, но ни в коем случае не тусклое «занудство». Возможно, присутствие двух юных барышень — Анны и Полины — придавали нашей встрече особенно свободный и непринужденный характер. О. Герман, в котором от природы были задатки и актера и оратора, нашел в улыбчивых девушках благодарных зрительниц и слушательниц, и вдохновение не покидало его весь вечер, который обернулся не одним часом записи, а гораздо более «просторным» временем общения. Мы же с Игорем Никитовичем дополняли эту отзывчивую на каждое весёлое и живое слово «зрительскую команду». И что тоже хочется отметить — о. Герман необыкновенно уважительно, заботливо и подчеркнуто внимательно отнесся тогда к Игорю Никитовичу. И не один раз повторил, что мужчин следует беречь, а хороших мужчин — особенно! Они — большая редкость в России и большая ценность для неё. И как, мол, было бы хорошо, если бы это понимали женщины! Мне при этом замечании оставалось только молча опустить глаза… Ожгло стыдом, что далеко не всегда это понимала и исполняла… Но слова о. Германа потом дали-таки свои добрые ростки. Потом даже пришло понимание, что это было хорошо завуалированное благословение опытного и наблюдательного монаха. У меня очень четко отразилось его слово об уважении к мужчинам в постоянном желании внимательно выслушивать, не перебивая, любого собеседника мужского пола. И это было не столько присущее мне лично постоянство и мое личное желание, сколько произошедшее чудесным образом изменение в поведении и в отношении с мужчинами, коих предостаточно встречалось на моей творческой службе и в нескончаемых переездах по России… Кстати сказать, о. Герман очень любил Россию, ему были очень дороги её святыни и её Святые. Он с радостью паломничал по нашей стране, но не просто переезжал из обители в обитель, путешествуя по разным городам и весям. Всё, что он узнавал сам, к чему относился с горячей заинтересованностью, он потом открывал для нас, не оставляя до последнего года своей земной жизни плодотворной издательской, просветительской деятельности. Подобно следопыту, историку — исследователю, он искал места захоронений русских молитвенников, чьи имена успели забыть на Родине. Он пытался оживить русскую историю, точнее сказать — историю Святой Руси. Помню, как с его уст не сходило имя митрополита Фотия, о великом значении его служения Православной Церкви игумен Герман говорил увлеченно, горячо. А для нас тогда эта фигура была «закрытой».
Нечасто мы вглядываемся в далёкую историю Русской церкви. А служение митрополита Киевской и Всея Руси святителя Фотия связано с XV-м веком… Тогда стараниями мудрого и высокообразованного святого митрополита Фотия было восстановлено молитвенно-каноническое единство Русской Церкви. Удивительно, что сохранилось предание о том, что святой архипастырь был извещен Ангелом о предстоящей кончине и мирно почил о Господе в указанный ему срок, и когда?! Вам это будет нетрудно запомнить: в праздник Положения Ризы Богородицы, 2 июля 1431 года. (Кстати, в Оружейной палате Московского Кремля хранятся два саккоса святого митрополита Фотия). И если бы не особое почитание свт. Фотия о. Германом, эта великая страница истории Русской Православной Церкви могла с лёгкостью остаться для нас так и не открытой… И сегодня я прошу с раскаянием: примите мою запоздавшую благодарность, дорогой батюшка. Сегодня зёрна Вашей крепкой веры проросли многими плодами. Дорогим для меня воспоминанием остался один совет о. Германа, данный нам на прощание. Он рассказал о том, как в США поступают православные миссионеры. Можно подготовить стенд с фотографиями и материалами, посвященными жизни малоизвестного, но вами уже почитаемого и горячо любимого Святого. Ездить на машине с этим стендом, заезжать в разные города, в села, в школы, в другие учебные заведения, в молодежные клубы. И рассказывать о Святом, о его духовном подвиге, о чудотворениях, о самоотверженности, о его жизни ради Христа. Это очень сильная проповедь! Это может изменить жизнь и сознание людей, и это же служит прославлению Бога и нашей Веры. Таков был вывод о. Германа, но выразила я его своими словами, т.к. записать на диктофон этого не успела, мы тогда уже собирались уходить. Помнится, как о. Герман с воодушевлением рассказывал нам о том, как он с Дмитрием, а возможно, и с другими помощниками, искал могилку княгини Черкасской. На каком-то далеком от Москвы и совершенно заросшем кладбище, по дикому бурьяну, перебираясь с трудом через поваленные сухие деревья, они еле-еле двигались в надежде найти могилку женщины, жизнь которой, по словам о. Германа, была духовным подвигом. О её судьбе, думаю, потом было рассказано на страницах журнала «Русскiй Паломникъ», это издание с любовью созидал и одновременно опекал о. Герман. Опасаюсь, что в моей эмоциональной памяти много погрешностей. Сердце тогда, при встрече, почти с восторгом воспринимало всё сказанное батюшкой Германом и впитывало его слова, как сухая губка впитывает влагу… Еще помнится эпизод, связанный с музыкой. Многие из вас, возможно, слышали и помнят песнопение Георга Фридриха Генделя «Аллилуйя», это самый известный хор из оратории композитора «Мессия». О. Герман даже напел его, чтобы напомнить нам его звучание. А затем он рассказал эпизод из своей юности. Без подробностей — как и отчего — юноша Глеб Подмошенский брел по Бостону, и настроение у него было ужасным. Настолько ужасным, что сама жизнь его перестала радовать. Лицо выдавало его мрачное настроение. Деталей уже не помню, но встретилась тогда на пути Глебу женщина или девушка, которая предложила ему билет на музыкальный вечер. Глеб словно проснулся, вернулся к реальности и почему-то, неожиданно для самого себя, согласился пойти на вечер, к музыке он был не равнодушен. И вот тогда-то, на вечере, он услышал хор Генделя «Аллилуйя». Грандиозная сила его звучания, жизнелюбие и восторг, переданные композитором в звуках этого хора (найдите его запись, послушайте сами), духовный подъем… Словом, удивительное воздействие хорового шедевра почувствовал в тот вечер юный Глеб Подмошенский. Будто Сам Господь, Сжалившийся над несчастным Своим созданием, помог ему вновь ощутить яркие, прекрасные краски жизни. И зачем было унывать и тем более думать о смерти? Страшные мысли уже не вернулись к несчастному юноше, каким он был только час тому назад. И слава Богу за это!
Ещё один эпизод мне запомнился очень ярко. Однажды мы с Ларисой Т. — режиссером и другом Фонда Иоанна Чудотворца приехали в Московский храм свт. Николая в Пыжах, чтобы поклониться мироточивой иконе св. Царя-Мученика и приложить к ней образ горячего молитвенника и почитателя Св. Царской Семьи прт. Николая Гурьянова. С холста словно живой смотрел на нас русский Старец; его духовный портрет, как назвала свою новую работу художница Мария из Санкт-Петербурга, нам предстояло бережно и по возможности незаметно от посторонних глаз приложить к аналойной иконе Царя-Мученика Николая Второго. Именно так «завещала» нам сделать Мария, когда дарила свою работу Ларисе. Батюшка Николай всем приезжающим к нему на Остров не уставал повторять, что молитва к Царю-Мученику, искупившему грех русского народа, имеет огромное значение для спасения России: ведь Святой Государь неустанно молится у Престола Божия, испрашивая всем нам мира и милости. Об этом, пожалуй, помнит каждый, кто хотя бы однажды слушал живые слова Старца. Это было поистине его духовное завещание. И вот, когда мы с Ларисой тихо-спокойно исполнили то, что хотели, и уже собирались выйти из Храма, в храм вошли двое: это были игумен Герман и его помощник Дмитрий, сопровождавший о. Германа на всех его путях-дорогах в России. Отец Герман сразу заинтересовался портретом о. Николая, вышел с нами из Храма, чтобы получше разглядеть его (а по сути-то это был не портрет, а икона на холсте). Радостно, светло улыбался о. Герман, глядя на Старца, спрашивал с интересом, кто автор этой работы и можно ли её сфотографировать. Кажется, Дмитрий тут же и сфотографировал Псковоезерского Старца. Так как владелицей портрета была Лариса, не помню точного их диалога, зато сияющую улыбку иг. Германа хорошо помню. Лицо его светилось радостью, и видно было, как он благодарен Богу за эту нечаянную встречу с любимым Старцем у иконы св. Государя. А мне вдруг передалась эта радость, это тихое сердечное ликование. Не внешнее это было, а именно — внутреннее, глубокое радостное переживание Встречи с любимыми Святыми. Живыми, словно пребывающими рядом с ним. Еще и потому, наверное, этот эпизод мне помнится очень ярко, что впервые пришлось стать свидетельницей того, как духовный человек умеет радоваться общению с Небожителями, надеясь оказаться вместе с Ними Там, Дома, в Царствии Небесном. Конечно, это мои личные домыслы. Вслух о.Герман ничего такого не произносил. Но как еще иначе можно объяснить эту неподдельную радость?! Когда я сказала о. Герману, что Мария написала недавно и духовный портрет Игоря Талькова, он тоже очень живо заинтересовался, можно ли его увидеть. По-моему, со мной была фотография этой работы, и я ему её показала.
Хотелось бы еще два слова сказать о преображении моей дочери после встречи с иг. Германом. Она была счастлива увидеть и пообщаться с таким необычным батюшкой, монахом, игуменом, который не сдерживал своей весёлости, был максимально естественным, таким, каким он был всегда в своей жизни — без лицемерных поз и желания казаться строже, серьезнее и т.п. Я радовалась тому, что дочь вынесла для себя урок нелицемерной, непритворной жизни — в духе человеколюбия и радостной общительности. За всё благодарю о. Германа и вижу его во Святых — рядом с Теми, кого он так любил, кому молился и кому служил верой и правдой. А завершить свои скромные и далеко не полные воспоминания об этом достойном служителе нашей Церкви я бы хотела обращением к самой полной книге, рассказывающей о духовном подвиге Владыки Иоанна, какой до сих является книга, составленная общими трудами О.Серафима Роуза и о.Германа Подмошенского «Блаженный святитель Иоанн Чудотворец».
Вчитаемся внимательно в слова, предпосланные этому уникальному изданию: «Одним из самых впечатляющих явлений в жизни Православной Церкви последних лет стал единодушный интерес верующих многих Поместных Церквей к личности архиепископа Иоанна (Максимовича), усопшего иерарха Русской Православной Церкви, послужившего Церкви вначале на Дальнем Востоке, в Шанхае, затем в Западной Европе и, наконец, в Западной Америке, в Сан-Франциско. Этот праведник, в нынешний малодушный и бессердечный век уподобившийся великим иерархам древности, посеял такую любовь и благоговение среди православных христиан (зачастую и не знавших его при жизни), что с кончиной Владыки в 1966 году открылась как бы новая глава в его жизни — глава о всемирном почитании его православным народом». Собранные на 929-ти страницах этой книги материалы (точно так же, как и те материалы, которые вошли во все книги, изданные Московским Фондом) повествуют о чудесах и помощи Иоанна Чудотворца каждому, кто с верой испрашивает его молитв, кто верует, что он не мертв, но жив в Боге и может откликнуться на искреннее к нему обращение. «В наши духовно скудные дни праведников стало мало, и книги о них малочисленны», — это слова о. Германа. И мне вслед за ним хочется пожелать всем, кто читает уже эту новую книгу: пусть всё, что вы узнаете из неё, вдохновит вас и «чтобы не овладело вами малодушие в трудах благочестия, чтобы вы не позволяли сами себе «веровать с приятностью, отдыхая и развлекаясь»… Мне хотелось бы подчеркнуть, что каждый труд о. Германа был связан с его искренним желанием показать нам, его современникам, пожилым и юным, самым новоначальным и уже давно воцерковленным, что «вопреки всем нашим слабостям и недостаткам, Иисус Христос вчера и днесь Той же, и во веки (Евр. 13, 8) и что нет ничего угоднее Богу и спасительнее для человека, чем праведная жизнь во Христе, зеркалом которой был архиепископ Иоанн».
Дополнительно: Г.Ф.ГЕНДЕЛЬ. Аллилуйя (хор из оратории «Мессия»)