Автор: Иван Жук
«И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
И быть живым, живым и только.
Живым и только: до конца».
(Борис Пастернак)
С батюшкой Германом (Подмошенским) мы познакомились на Пасху 2007 года. Точнее, за несколько дней до Пасхи.
В ту весну мы с фотохудожником Павлом Ильиным всерьез задумали фотовыставку на тему всегда живого и никуда не уходящего Православия, для чего и решили поснимать людей, через сердца которых древняя христианская традиция вот уже больше тысячи лет неприметно торит себе тропинку сквозь века «просвещения» и всяческих богоборчеств в Вечность. Мы снимали монахов, трудников самых разных монастырей и храмов, блаженных, странников по Руси, всеми признанных деятелей культуры, ну и, конечно, старцев. Когда же по московскому сарафанному радио до нас докатился слух, что в одном из кафе города Железнодорожный будет выступать сотаинник самого Серафима Роуза – первого американского монаха-подвижника, чьи сочинения помогали нам, неофитам России, лучше понять себя и свои православные корни после эпохи повального атеизма, мы тотчас решили ехать. Собрали камеры, вспышки, зонтики; и с очередной рейсовой электричкой отправились на встречу с человеком, который, как я уже сказал, знал Самого Серафима (Роуза)(!).
И каково же было наше смущение, когда в самой гуще большой строительной базы с постоянно снующими у ангаров грузовыми автомобилями, в небольшом православном кафе под железо-черепичной крышей мы встретились вовсе не со скромным статистом духовных подвигов великого американца, но с его конгениальным другом, — с товарищем по перу и с сотаинником по молитве.
Маленькое кафе на втором этаже двухэтажного бревенчатого строения не располагало к каким-то высоким духовным мыслям. Да и сам о. Герман, когда он тяжелой, шаркающей походкой семидесятилетнего старика с трудом поднялся к стойке молочного бара, — в первый момент не произвел на нас с Павлом должного впечатления. Вполне заурядные реденькие седины, слегка приоткрытый рот тяжело больного ишасом, сутулая спина, подрагивающие руки. Казалось, не поддержи ты этого человека, не подставь ему вовремя стул у стойки, и он обязательно промахнется, и от бессилия и усталости плюхнется мимо сиденья, на пол. Правда, все эти чисто внешние впечатления вскоре рассеялись. Удобно усевшись на стул, близ стойки, и, пригубив из белой фарфоровой чашечки пару глотков дымящегося черного кофе, о. Герман заговорил. И прямо на наших глазах старый, дряхлый, казалось бы, на куски разваливающийся старик, начал мало-помалу преображаться в значительно более молодого и бодрого человека. Через каких-нибудь пять минут перед нами сидел уже отнюдь не пронафталиненный артефакт навсегда ушедшей от нас эпохи «САМОГО СЕРАФИМА РОУЗА», но мы с удивлением ощутили, что беседуем с живым, юным душой мужчиной, — практически нашим ровесником из США. И пускай говорит он с едва заметным американским акцентом, пусть держится несколько старомодно и даже несовременно чинно, но в глубине души он такой же, как мы горячий, заинтересованный молодой мужчина. Больше того, — мальчишка! С какой-то совершенно юношеской забористостью он рассказывал нам о таких вещах, о которых мы, суровые выходцы из Совка, в своей полувековой зажатости и идеологической забитости, даже помыслить себе не смели.
Ну, скажем, повествуя о том, как он страстно мечтал вернуться на Родину, в горячо любимую им Россию, о. Герман припомнил случай, который произошел с ним у могилы Авраама Линкольна.
— Оказавшись в фамильном склепе первого американского президента, — рассказывал о. Герман, – я подумал о том, что он погиб, в общем-то, абсолютно за Божье дело, — за равноправие негров. Возможно, подумал я тогда, Линкольн – самый настоящий мученик, святой. И вот я начал молиться Аврааму Линкольну, чтобы он помог мне увидеть мою любимую родину. А надо сказать, негры в США до сих пор свято чтят память этого человека. Они всё время приносят на могилу Линкольна букеты живых цветов. И устраивают там ежедневные дежурства. Один из таких дежурных, как раз находившийся в этот момент у могилы Линкольна, взглянув на меня, спросил: уважаемый, а что вы, собственно, делаете? Я, как мог, объяснил своему двухметровому визави с черно-каштановой ноздреватой кожей, что в мире существуют святые люди, и что даже после смерти, если их хорошенько попросить, они способны помочь нам в наших казалось бы неразрешимых жизненных проблемах. Негр угрюмо выслушал мою речь, попросил у меня мой адрес, а теперь, — закончил о. Герман, — это один из самых известных православных проповедников в Гарлеме.
Вот я и призадумался: а смог ли бы, скажем, я в человеке, мягко говоря, не православного вероисповедания увидеть возможного святого? А если бы даже смог, то хватило ли бы у меня духу открыто помолиться ему у его могилы, как святому? Боюсь, что нет. Ни духу, ни смелости не хватило бы. А вот о. Герман смог. И тем навсегда приковал к себе цепью христовой любви сурового двухметрового негра из Гарлема.
Так, беседуя у стойки бара, с разрешения, естественно, самого о. Германа, я сделал несколько его снимков. А заодно уж и показал небольшой альбомчик с моими фотографиями монахов и трудников, снятых в Свято-Даниловом мужском монастыре г. Москвы. Полистав альбомчик, о. Герман обратился к Наталье Сергеевне, хозяйке Православного кафе, и сказал:
— А почему бы нам не устроить выставку этих джентльменов, — указал он на нас с Павлом, — прямо здесь, на Пасху? У Вас снимки — оформлены?
— Да, — утвердительно кивнул я.
— Ну, так давайте, привозите. И вечером, в сам день Пасхи, мы откроем выставку.
Сказано, сделано. Ровно через два дня, в битком забитом кафе г. Железнодорожный, посреди шумной строительной базы, в самый день Праздника Праздников, состоялось открытие нашей первой совместной с Павлом Ильиным фотовыставки, в последствие получившей название «Россия православная. XXI век”.
На открытии выставки, совершенно случайно, оказались сотрудники православного художественно-публицистического журнала «Фома». Дело в том, что о. Герман – бессменный руководитель северо-американского издания «Русский паломник» в своё время и денежно, и советом помог «Фомичам» открыться. И вот теперь, в благодарность за его былые усилия, сотрудники журнала почти в полном своем составе приехали послушать рассказы о. Германа об Америке. Так, поневоле, они оказались и на открытии нашей с Павлом фотовыставки.
Неторопливо, с большим вниманием изучая каждую фотографию нашей скромной коллекции, о. Герман делал какие-то вроде бы несущественные замечания буквально по поводу каждого снимка: то уточнял название, то сетовал по поводу слегка заваленного горизонта или не совсем удачно расставленного освещения за спиной у того или иного портретируемого. И, как бы между делом, рассказал нам о том, что традиция поминать человека по имени-отчеству – чисто русская православная традиция. Она выражает уважение не только к конкретному персонажу съемки, но и ко всему роду, породившему этого человека. Поэтому, — попросил нас о. Герман, — когда это возможно и уместно, скажем, при фотографировании не монахов, а трудников, — нужно обязательно указывать не только имя, но и отчество портретируемого. Так будет правильней и традиционней.
В полчаса обойдя всю выставку, о. Герман, обращаясь к представителям журнала «Фома», указав на меня, сказал:
— Этого фотографа надо печатать.
Естественно, никто из издателей никак не отреагировал на эти, казалось бы, ничего не значащие слова батюшки. Люди съехались сюда совсем по-другому поводу: послушать самого о. Германа, записать его непридуманные рассказы об Америке. А выставка? Да причем тут выставка: какие-то ребята вовремя подсуетились, вот вам и вся их выставка.
Однако о. Герман, будучи человеком высокой художественной культуры: сам в прошлом неплохой живописец, племянник самого Павла Филонова, выдающегося русского художника-авангардиста, думал намного пронзительней и предметней, чем все кругом. Видя, что представители журнала «Фома» никак не реагируют на его слова, он кротко улыбнулся и сказал:
— Впрочем, это – не важно. Всё равно выставки этого фотографа пройдут и в Доме Кино, и в Манеже, в Администрации Президента. А потом они пойдут по России и за рубежом.
Он сказал ещё пару слов о Павле, о его совершенно потрясающих, рембрантовских тонах, посочувствовал возможному долгому неприятию его снимков российским зрителем, и перешел помалу к основной теме вечера: к Пасхе Господней. И мы с Павлом, единственные, наверное, кто услышал слова о. Германа о наших будущих художественных успехах, удовлетворенные услышанным, сели вместе со всеми присутствующими за столики. И под горячий чай с ароматными пирожками принялись жадно слушать удивительные рассказы о. Германа об Америке, о. Серафиме (Роузе), о православном подвижничестве вообще.
Только через полгода, когда мне предложили сделать фотовыставку в Доме Кино, я вдруг отчетливо вспомнил пророческие слова о. Германа. А когда из Дома Кино меня попросили переехать с выставкой в Большой Манеж, а оттуда – в Администрацию Президента, я, наконец-то, понял, с каким человеком на самом деле меня свела судьба. И уже совсем по иному взглянул на некоторые детали нашего с ним общения […]
Фотовыставка «Россия православная. ХХI век»
(Иван Жук и Павел Ильин)
